Аркадий СТРУГАЦКИЙ Борис СТРУГАЦКИЙ
УЛИТКА НА СКЛОНЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛЕС
За поворотом, в глубине лесного лога
Готово будущее мне верней залога.
Его уже не втянешь в спор и не заластишь,
Оно распахнуто, как бор, все вширь, все настежь.
Б. Пастернак.
Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Исса, сын крестьянина.
1
Кандид проснулся и сразу подумал: послезавтра я ухожу. И сейчас же в
другом углу Нава зашевелилась на своей постели и спросила:
- Ты уже больше не спишь?
- Нет, - ответил он.
- Давай тогда поговорим, - предложила она. - А то мы со вчерашнего
вечера не говорили. Давай?
- Давай.
- Ты мне сначала скажи, когда ты уходишь.
- Не знаю, - сказал он. - Скоро.
- Вот ты всегда говоришь: скоро. То скоро, то послезавтра, ты, может
быть, думаешь, что это одно и то же, хотя нет, теперь ты говорить уже
научился, а вначале все время путался, дом с деревней путал, траву с
грибами, даже мертвяков с людьми и то путал, а то еще начинал бормотать,
ни слова непонятно, никто тебя понять не мог...
Он открыл глаза и уставился в низкий, покрытый известковыми натеками
потолок. По потолку шли рабочие муравьи. Они двигались двумя ровными
колоннами, слева направо нагруженные, справа налево порожняком. Месяц
назад было наоборот, справа налево с грибницей, слева направо порожняком.
И через месяц будет наоборот, если им не укажут делать что-нибудь другое.
Вдоль колонн редкой цепью стояли крупные черные сигнальщики, стояли
неподвижно, медленно поводя длинными антеннами, и ждали приказов. Месяц
назад я тоже просыпался и думал, что послезавтра ухожу, и никуда мы не
ушли, и еще когда-то, задолго до этого, я просыпался и думал, что
послезавтра мы наконец уходим, и мы, конечно, не ушли, но если мы не уйдем
послезавтра, я уйду один. Конечно, так я уже тоже думал когда-то, но
теперь-то уж я обязательно уйду. Хорошо бы уйти прямо сейчас, ни с кем не
разговаривая, никого не упрашивая, но так можно сделать только с ясной
головой, не сейчас. А хорошо бы решить раз и навсегда: как только я
проснусь с ясной головой, я тотчас же встаю, выхожу на улицу и иду в лес,
и никому не даю заговорить со мной, это очень важно: никому не дать
заговорить с собой, заговорить себя, занудить голову, особенно вот эти
места над глазами, до звона в ушах, до тошноты, до мути в мозгу и в
костях. А ведь Нава уже говорит...
- ...и получилось так, - говорила Нава, - что мертвяки вели нас
ночью, а ночью они плохо видят, совсем слепые, это тебе всякий скажет, вот
хотя бы Горбун, хотя он не здешний, не с этой нашей, где мы сейчас с
тобой, а с той, где я была без тебя, где я с мамой жила, так что ты
Горбуна знать не можешь, в его деревне все заросло грибами, грибница
напала, а это не всякому нравится, Горбун вот сразу ушел из деревни.
Одержание произошло, говорит, и в деревне теперь делать людям нечего...
Во-от. А луны тогда не было, и они, наверное, дорогу потеряли, сбились все
в кучу, а мы в середине, и жарко стало, не продохнуть...
Кандид посмотрел на нее. Она лежала на спине, закинув руки за голову
и положив ногу на ногу, и не шевелилась, только непрестанно двигались ее
губы, да время от времени поблескивали в полутьме глаза. Когда вошел
старец, она не перестала говорить, а старец подсел к столу, придвинул к
себе горшок, шумно, с хлюпаньем, понюхал и принялся есть. Тогда Кандид
поднялся и обтер ладонями с тела ночной пот. Старец чавкал и брызгал, не
спуская глаз с корытца, закрытого от плесени крышкой. Кандид отобрал у
него горшок и поставил рядом с Навой, чтобы она замолчала. Старец обсосал
губы и сказал:
- Невкусно. К кому не придешь теперь, везде невкусно. И тропинка эта
заросла совсем, где я тогда ходил, а ходил я много - и на дрессировку, и
просто выкупаться, я в те времена часто купался, там было озеро, а теперь
стало болото, и ходить стало опасно, но кто-то все равно ходит, потому что
иначе откуда там столько утопленников? И тростник.
...Краткий отрывок книги для ознакомления...
|