Нил Гейман - Дети Ананси
ПОСВЯЩЕНИЕ
Сами знаете, как это бывает. Выбираете книгу, открываете на странице с посвящением и обнаруживаете, что снова автор посвятил свое детище кому-то еще, а не вам.
Но не на сей раз.
Потому что мы еще не знакомы, или знакомы лишь шапочно, или просто без ума друг от друга, или слишком давно не виделись, или состоим в отдаленном родстве, или никогда не встретимся, но тем не менее надеюсь, всегда будем думать друг о друге с нежностью...
Эта книга для вас.
Сами знаете, с чем, и скорее всего знаете, за что.
ПРИМЕЧАНИЕ. Автору хотелось бы воспользоваться возможностью снять шляпу перед тенями Зоры Нил Херстон, Торна Смита, П.Г.Вудхауза и Фредерика «Текса» Эйвери.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
в которой рассказывается об именах и делах семейных
Как и почти все на свете, эта история началась с песни.
В конце концов, в начале ведь были слова, а что они без мелодии? Вот как был создан мир, как разделили пустоту, как появились на свет страны и звезды, сны и малые боги и звери.
Их спели.
Великие чудища были выпеты после того, как Великий Певец покончил с планетами и холмами, деревьями и океанами, и зверьми поменьше. Отвесные скалы на краю мироздания были выпеты, а за ними — охотничьи угодья, а после — тьма.
Песни никуда не исчезают. Они прочнее времени. Подходящая песня способна выставить на посмешище императора и свергнуть династию. Песня может протянуть еще долго после того, как превратились в прах и сны события и люди, про которых в ней говорилось. Такова сила песен.
Песнями можно сделать многое. Они не только творят миры или изменяют бытие. Отец Толстого Чарли Нанси, например, просто использовал их, чтобы провести — как он ожидал и надеялся — чудесный вечерок с друзьями.
Пока не явился отец Толстого Чарли, бармен считал, что затея с караоке обернется полнейшим провалом, но потом в зал скользящей походкой вошел старичок, протанцевал мимо стола нескольких свежеобгорелых блондинок с улыбками туристок, которые сидели возле маленькой импровизированной сцены в углу. Здороваясь с ними, он приподнял шляпу (да, да, на нем и впрямь была шляпа, новенькая зеленая шляпа с широкими полями, а еще лимонно-желтые перчатки), а после присел за их столик.
— Хороший вечер, дамы? — спросил он.
Они же только захихикали и ответили, мол, да, они развлекаются, спасибо, и вообще они тут в отпуске. А он им:
— Сейчас станет еще веселее, помяните мое слово.
Он казался старше их, много, много старше, но был само обаяние: человек ушедшей эпохи, когда обходительные манеры еще чего-то стоили. Бармен расслабился. Когда в баре такой человек, вечер удастся.
Потом пели под караоке. Танцевали. Старик тоже поднимался петь на импровизированную сцену. И не один раз, а дважды. У него был хороший голос, прекрасная улыбка и ноги, которые так и мелькали, когда он танцевал. Выйдя в первый раз, он спел «Что нового, киска?». А когда вышел во второй, то испоганил жизнь Толстому Чарли.
Толстый Чарли был толстым всего лет пять: с почти десяти — когда его мать объявила на весь свет, что с одним и только одним она покончила раз и навсегда (и если у означенного негодяя есть возражения, то он сами знаете куда может их засунуть), а именно с семейной жизнью с престарелым козлом, за которого ей не посчастливилось выйти замуж, и что утром она уезжает далеко-далеко и лучше бы ему не пытаться ее разыскивать — до четырнадцати, когда Толстый Чарли чуть подрос и стал понемногу заниматься спортом. Он не был толстым. Правду сказать, он даже пухлым не был, просто чуть рыхлым и бесформенным. Но прозвище «Толстый» прилипло, как жвачка к подошве кроссовки. Он представлялся как Чарльз или (когда ему было двадцать с небольшим) Чаз, или письменно Ч.Нанси, но без толку: кличка выползала словно из ниоткуда, проникала в новую часть его жизни, как тараканы из-за холодильника в новенькую кухню, и хочешь не хочешь (а Чарли не хотел) он опять становился Толстым Чарли.
А виной тому (вопреки всей логике, Чарли был в этом уверен) отец, ведь когда он давал кому-то или чему-то прозвище, оно приставало намертво.
Жил один пес, через дорогу от дома во Флориде, где прошло детство Толстого Чарли. Это был каштановый боксер, с длинными ногами, остроконечными ушами и с мордой такой, будто щенком налетел с разбегу на стену. Голову он держал высоко, обрезок хвоста — пистолетом. С первого взгляда видна, перед вами аристократ среди собак. Его возили на выставки. У него были розетки «Лучший в породе» и «Лучший в классе» и даже одна «Лучший на выставке». Этот пес носил гордое имя Кэмпбеллс Макинрори Арбутнот Седьмой, а владельцы, когда решались на фамильярность, звали его Кэмп. Так продолжалось до того дня, когда отец Толстого Чарли, попивая пиво в облупившемся кресле-качалке на крыльце, заметил, как пес лениво бегает по соседскому двору на цепи, которая смещалась по веревке от пальмы до заборного столба.
— Вот так Гуфи! — воскликнул отец Толстого Чарли. — Надо же, какой дурашливый пес! Вылитый дружок Дональда Дакка из мультика. Эй, Гуфи!
И реальность «Лучшего на выставке» пса внезапно сдвинулась и вывихнулась. Толстый Чарли словно бы взглянул на него отцовскими глазами, и черт бы его побрал, если перед ним не самый дурашливый на свете, разгуфийный пес. Почти плюшевый.
Прошла неделя, и прозвище распространилось по всей улице. Владельцы Кэмпбеллса Макинрори Арбутнота Седьмого с ним боролись, но с тем же успехом могли бы встать на пути урагана. Совершенно незнакомые люди гладили некогда гордого боксера по голове и говорили: «Привет, Гуфи. Как дела, дружок?» Вскоре владельцы перестали записывать пса на выставки. Просто духу не хватало. «Как он похож на собачку из мультика», — говорили судьи.
Да уж, отец Толстого Чарли давал такие прозвища, что они прилипали намертво.
И это в нем было еще далеко не самое худшее.
...Краткий отрывок книги для ознакомления...
|