Роберт СИЛВЕРБЕРГ
ЛАГЕРЬ ХАУКСБИЛЛЬ
1
Барретт был некоронованным властелином лагеря "Хауксбилль". Этого
никто не оспаривал. Он пробыл здесь дольше всех, больше всех натерпелся;
его внутренняя энергия казалась неистощимой. До того как с ним произошел
несчастный случай, он мог справиться с любым из обитателей лагеря. Он стал
калекой, однако ему удалось сохранить в себе ту силу духа, которая
позволяла ему руководить. Когда в лагере возникали проблемы, Барретт
разрешал их. Его слово было законом, ибо он был вождем.
И владения его были соответствующими. По сути, ими была вся планета,
от полюса до полюса, и все, что было на ней. Правда, было на ней всего не
так уж много.
Снова пошел дождь. Барретт поднялся на ноги быстрым, небрежным
движением, которое стоило ему бесконечно мучительной, но тщательно
скрываемой боли, и заковылял к двери своей хижины. Дождь действовал ему на
нервы, раздражал его. Монотонная дробь этих огромных капель по жестяной
крыше сводила с ума даже такого сильного человека, как Джим Барретт.
Китайская водяная пытка будет изобретена не ранее, чем через добрый
миллиард лет, но Барретт уже испытал на себе все муки, которые она
вызывает.
Легко толкнув дверь локтем, он стал на пороге хижины, озирая свои
владения.
Почти до самого горизонта простирались голые скалы, обнаженный
базальтовый щит. Капли дождя отскакивали и расплескивались по этой глыбе
гладкой породы. Ни деревьев, ни травы. За спиной Барретта - мрачное,
свинцово-серое море... И небо тоже серое. Всегда.
Прихрамывая, он вышел под дождь.
Теперь уже Барретт довольно легко управлялся с костылем. Поначалу
мышцы спины и боков восставали при одной только мысли о том, что ему
понадобится помощь при ходьбе, но затем все встало на свои места, и
костыль стал казаться просто продолжением тела. Он удобно опирался на
него, позволяя своей левой раздробленной ноге свободно болтаться.
В прошлом году его накрыл оползень во время путешествия к Внутреннему
Морю. Накрыл и покалечил. Будь Барретт дома, его отвезли бы в ближайшую
государственную больницу, поставили бы протезы - лодыжку, подъем ступни,
подновили бы связки, сухожилия и покрыли бы все это настоящей живой
тканью. Но дом был в миллиарде лет от лагеря "Хауксбилль", и возврата туда
не было.
Дождь яростно обрушился на его голову, приклеил ко лбу пряди седых
волос. Барретт нахмурился.
Он был крупным мужчиной, почти двухметрового роста, с глубоко
посаженными темными глазами, длинным носом и выступающим подбородком. В
лучшие времена в нем было около ста десяти килограммов, в те добрые старые
времена там, наверху, когда он носил знамена, выкрикивал яростные призывы
и отстукивал на машинке воззвания. Но теперь ему было за шестьдесят, он
начал усыхать, и кожа сморщилась там, где некогда перекатывались могучие
мышцы. Поддерживать нормальный вес в лагере "Хауксбилль" было нелегко. Еда
была питательной, но в ней недоставало... энергии. Через некоторое время
особенно остро чувствовалось отсутствие приличного бифштекса. Тушеные
моллюски и гуляш из трилобита - все это было не то.
Однако Барретту все эти невзгоды были нипочем. Была еще одна причина,
почему его считали руководителем лагеря. Он был твердым, как сталь, не
вопил возмущенно, не произносил громких слов. Он покорился своей судьбе,
смирился с вечным изгнанием, и поэтому мог помогать другим преодолеть этот
трудный, хватающий за сердце переходный период, когда им нужно было
примириться с тем, что тот мир, который они знали, потерян для них
навсегда.
Из-за завесы дождя вынырнул упрямо продвигающийся вперед человек -
Чарли Нортон. Доктринер-волюнтарист, ревизионист до мозга костей, Нортон
был невысоким, легко возбудимым человеком, который частенько брал на себя
функции вестника, когда в лагере появлялись новости. Он почти бежал к
хижине Барретта, но поскользнулся на голой скале и отчаянно замахал
руками, чтобы не упасть.
...Краткий отрывок книги для ознакомления...
|